в кувшине, покрытом белой эмалью стоят пять штук тюльпанов. розовато-белых таких, весенних и свежих. когда закат за окном окрасил отчаянный питерский снег, они тоже преобразились, оттенились позолотой. я вручил этот букетик нищеброда, как что-то бессмысленное, но обязательное. может потому и не приняли.
обиженный за что-то на самого себя решился на месть: покраситься и подстричь чёлку. на последнее, учитывая кривость и особую анатомию моих рук, я возложил огромные надежды. рыжий и с прямой (кривая-кривая, как синусоида, злорадно думалось мне) чёлочкой, я напомнил себе злосчастные цветы на подоконнике. они поникли под тяжестью ночи, как поник я под тяжестью самого себя.
когда человеку делают незаслуженный комплимент, ему всегда хочется до последнего верить в его точность, меткость и абсолютную правдивость. самые умные верят открыто, у них обычно всё получается в жизни. ну, до тех пор пока непоколебимы в своих убеждениях, конечно.
у меня очень высокие запросы. я готов терпеть любые трудности, оставаясь мажором и халявщиком. эти стороны моей личности прекрасно уживаются, будто и не являются взаимоисключающими.
помнится, мама мне рассказывала о том, каким я был до аварии, случившейся со мной в моё первое предшкольное лето. она говорит, что фотографии тогда всегда получались, такие всегда показывают друзьям или родственникам, хвастаясь мнимым единодушием семьи. а потом меня сбила белая машина, в больницу увезла уже другая, на пару тонов светлее. после этого снимки всегда были вымученными, в альбоме их было от силы штук двадцать, а объектив меня разлюбил. я ответил ему тем же.